Мое несчастье несравнимо
Ни с чьим. О, подлинно! Ни с чьим.
Другие — дым, я — тень от дыма,
Я всем завидую, кто — дым.
(c) К. Бальмонт
Мое несчастье несравнимо
Ни с чьим. О, подлинно! Ни с чьим.
Другие — дым, я — тень от дыма,
Я всем завидую, кто — дым.
(c) К. Бальмонт
Работой всё время затачиваешь себя, как карандаш. Эту процедуру нельзя проделать раз и навсегда, её необходимо постоянно возобновлять. Работа (лучше всего - напряжённая) - не просто лучшее, но единственное средство для держания себя в тонусе и форме, для держания себя существующей. Больше ничто - ничто - такого эффекта не даёт.
Стоит перестать - немедленно наглотаешься пустоты, черноты; разваливаешься - лишаясь скрепляющего вещества - на куски. Приходится непрерывно латать - неумело, криворуко, но это уже и неважно - дыры, через которые они пробиваются.
Работа (усилия, сгущающие воздух) - это то, что длит иллюзию существования, закрывает от наших глаз неустранимую правду небытия.
Письма никому / by gertman65@gmail.com
Сквозь изготовляемый текст тихо думаю о том, что меня отпускает уже, начала отпускать чувственная страсть к миру, роман с ним, в котором мы с миром, вцепившися друг в друга, всё никак не могли разодраться. Покуда этот роман был в жгучей силе, я бы уже тыщу раз сегодня измучилась, что за окном вот такой дивный август, а я его не присваиваю, не хожу по нему пешком, не проматываю часы и километры в самоцельном, как некогда бывало, кружении по городу, в самоценном насыщении себя им, ведь это же самое настоящее, - а не делаю я этого потому, что текст не пускает, что до 11-го много чего надо сдать, и так ничего не успеваю. - И кто бы мог подумать, - отпускает. И по сию минуту знаю, что мир - драгоценное чудо. Но теперь мне уже достаточно просто знать, что он есть - без телесного контакта с ним. Мне его достаточно как феномена воображения и памяти (не слишком, впрочем, отделимых друг от друга).
Старость - время наращивания дистанций.
Теперь слаще и драгоценнее всего - молчаливое уединение. Именно оно, как ничто другое, невероятно увеличивает жизнь, переполняет её. Едва ли не до безграничности.
Всему остальному - не дотянуться.
думаю, зависимость фарна от числа побед, если она и вправду существует, имеет всё-таки нелинейный характер, это колоколообразная кривая: сначала с каждой новой победой фарн растёт, потом достигается плато, потом начинается снижение вплоть до решающей схватки, в которой герой терпит поражение, а его фарн исчезает, так, во всяком случае, говорят нам древние мифы, а также наблюдения за карьерой военачальников и спортсменов, вот почему главное в профессии героя вовремя уйти
надо, однако, заметить, что трактовка фарна как переменной - исторически довольно поздняя концепция, скорее всего, сложившаяся у древних римлян, когда фарн стали отождествлять с благосклонностью фортуны, благо слова эти однокоренные, и затем унаследованная христианами в их учениях о харизме, в "Авесте" фарн чисто телесная субстанция, отличающая властителя от простолюдина, т.е. прирождённое качество, которое наблюдаемо как сияние, исходящее от персоны, и увеличиваться или уменьшаться не может
Интеллигент - это всегда независимость. Именно поэтому образованные люди чаще заводят кошек, а не собак. Подобное к подобному.
Не следует стыдиться своей природы. Не следует стыдиться своего образования. Образованность не есть извращение - напротив, это очень тяжелый крест.
А вообще для понимания этого момента достаточно элементарной логики: все, что дано - дано в сознании, все что существует существует в сознании, следовательно, само сознание в сознании не дано и не существует. Совершено как: все протяженные вещи даны в пространстве, но само пространство в пространстве не дано, оно вообще не дано.
Я спросил одного кадровика, почему все непременно требуют высшего образования.
Он ответил:
- Чтобы была гарантия, что этот человек в состоянии пять лет подряд бесплатно заниматься тупой неинтересной фигнёй...
r_l
Личный комар президента
прокусывает все, начиная от брезента
и кончая броней тяжелого танка.
Мощность - 999 лошадиных сил.
Громкость голоса - 100 000 децибел.
Расчетная скорость полета - 300 000 метров в секунду.
Расчетная дальность полета - 1 000 000 световых лет.
Чисто выбрит, опрятно одет.
Откликается на имя "Авдей".
И, главное,
он сроду не читывал Канта.
Личная муха президента
ни в чем не уступает комару,
натаскана не на кровь, а на говно,
жужжит не столь высоко и тщательно.
Летает еще быстрее и так же далеко,
откликается на кличку "Сулико".
Канта читала, но давно
и невнимательно.
Личный микроб президента
имеет четыре глаза и семнадцать ног,
ползает задом-наперед,
поглощает углеводород, выделяет тоже углеводород,
от чего все время пребывает в прострации.
По мнению аналитиков, он бы мог
успешно заменить
руководителя администрации.
Я предложил на прошлой неделе гипотетичекий эксперимент: конструкцию жизни de novo. "Еда" на входе, "фекалии" - на выходе. Цель - ну, например, убыстрение достижения термодинамического равновесия сглаживанием энтропийных градиентов. Предложенное решение - линейный полимер с ограниченным набором функциональных групп (это самое простое решение). Учитывая местные условия, все функционирует в воде. Это упрощает задачу, т.к. позволяет использовать гидролиз связей. Очень удобно.
Теперь начинается чертовщина.
С химической точки зрения, наше пищеварение - безумие. Мы живем на планете, в атмосфере которой 20% кислорода, мы им дышим. Дышим = используем кислород как окислитель для производства энергии из "еды". Безумие заключается в том, что это окисление происходит у нас в тканях, а вовсе не там, куда "еда" сперва попадает. Попадает же она туда, где условия ровно те, которые существовали миллиарды лет тому назад, когда кислорода на Земле не было. Там царствует анаэробная микробная жизнь, которой мы делегировали пищеварение. Вся наша роль в том, чтобы слегка пощепить белки и всосать то, что легче всего всосать. Остальное делают симбиотические бактерии. Мы делимся с ними "едой", они делятся с нами метаболитами, и на этом основан наш симбиоз. Проблема в том, что анаэробная ферментация очень неэффективна, и для нас от такого симбиоза мало проку. Аэробное пищеварение было бы куда более эффективно. По всем законам, Б-жеским и человеческим, от такого союза давно пора отказаться. Но поди от него откажись...
Почему так вышло? Животные начинались в воде. Кислорода в ней мало, еле хватает на дыхание. Использовать его еще и на пищеварение - расточительно, поневоле приходится использовать анаэробное пищеварение. Но это когда было-то... С тех пор мы уж 300,000,000 лет на суше, где кислорода завались, а пищеварение с тех пор не изменилось. Да и как оно может измениться? Наши симбионты в этом не заинтересованы. Если мы попробуем изменить ситуацию, они нас убьют, так как для них мы просто источник "еды" для анаэробной ферментации, и более никакой ценности не представляем. Мы от них полностью зависим, а они могут себе и другой источник еды найти. Поэтому изменить ситуацию теперь может только чудо. Смысла в таком пищеварении мало, но по историческим причинам избавиться от установленного порядка себе дороже. За радость побегать по травке на солнышке приходится платить сотрудничеством с мафиозной компанией внутри.
Обратно в царство разума: если бы у нас было аэробное пищеварение, то триптофан бы окислялся в нелетучие соединения, как это и происходит в нашем теле. Но при анаэробном пищеварении это, увы, невозможно: нет источника энергии; остается восстановительное деаминирование с летучим индолом в качестве продукта. Гистидин так метаболизировать ни-ни: кольцо надо разбить, чтоб имидазол не связывался с чем попало. Его превращают имидазолон и расщепляют на глутамат и формамид. Энергии из этого мало, но жизнь дороже. А от индола вреда мало. Можно выкинуть в "фекалии". Анаэробными реакциями из него энергию не извлечь; теперь очередь аэробных бактерий - уже снаружи. Вот, если бы они жили у нас внутри... Но об этом можно только мечтать. Да и кто знает: будут ли те, другие, с нами делиться? С этих разбойников хоть какой-то толк. Черт, которого знаешь, лучше, чем черт, которого не знаешь, ведь так?
Фекалии пахнут индолом и его производным - скатолом. Анаэробный рэкет, который мы себе навязали миллиард лет тому назад, дурно пахнет - удивительно ли, что его продукт пахнет не лучше?
Иванов-Петров
Как только людей не делят. И многие даже всерьез. Тогда почему не...
Пускай люди делятся на планктон, нектон и наземный бентос.
Бентос, как понятно, прикреплен. Что делать, условия рождения. Относящиеся к бентосу образуют пояса обитания, зависящие от удаленности от источника корма. Заметно стратифицированы, опытный наблюдатель уже по внешнему виду различит, к какой бентической страте относится данный обитатель наземного дна. Бентосу хорошо: в нем есть гиполимнион, где температура в течение всего года изменяется незначительно. Наверху бушут бури, тонут корабли, ко дну идет дождь трупов и сундуки с рубинами, а на дне тихо, спокойно, неизменно, уверенно. Но, конечно, приходится оберегать свой участок сбора корма, а то будет голодно.
Планктон кочует в приповерхностной пленке, волнами туда и сюда. Что делать: глобализация. Деление на страты менее выражено, многие мигрируют, то приподнимаясь к поверхности, то опускаясь поглубже. У многих есть парашюты, чтобы не так быстро тонуть, а потом течение подхватит и вынесет. Планктон утонуть не может, и находит в этом предмет гордости перед бентосом.
Люди нектона активно движутся в толще воды. Многие смутно чувствуют, что лучше быть нектоном. Говорят, некоторые представители глубоководного нектона светятся. Иные бесцветны. Медом не намазано, все время надо плавать. Но свобода передвижения. Не течение тебя несет, а сам плывешь.
Есть какие-то соображения, каким образом в современном мире это можно сделать? И где они, люди нектона, берут силы? И зачем?
Очень важно не путать нектон с нейстоном. Нейстон — это организмы, которые перемещаются в тонком поверхностном слое воды. Распространен по большей части в опресненных водах. То, что свободно движется в глубинах моря, легко спутать с тем, что плещется в приповерхностном слое лужи. Эффект масштаба. Они тоже свободно плавают, но что о них говорить. Хотя путают. Какая разница между пиявкой и акулой? Нектон...
Возможно ли свободное передвижение биографической линии в социуме или она намертво припаяна то ли к дну, то ли к поверхностному слою?
Сокуров:
Поймите, я всего-навсего режиссер кино. А кино, – это самая низшая форма искусства. Никакой даже Бергман никогда не сравнится с Трифоновым или Толстым. И нельзя получить ответы на все вопросы.